Наконец, мы вошли в монастырь. Вошли, когда можно входить, и когда монастырь ожидает своих самых разных посетителей. Ожидает по-разному, и что здесь произойдет со мной, я и предположить не мог. Какие чувства были у меня, когда я вошел в огромные, чуть приоткрытые монастырские ворота? Честно сказать, я и сам не знаю. Точно, что не было душевной отгороженности, неприятия чужой жизни, ведь я все-таки человек верующий. Было огромное любопытство к распорядку внутренней монастырской жизни, так как подобное посещение монастыря было у меня в первый раз, вообще было ужасно интересно разузнать, как же все-таки живут монахи, как они между собой общаются, как спят, как едят, как, пардон, в туалет ходят. Вместе с этим была внутренняя жажда обнаружить в монастыре действие живого Бога на свою душу (где, как не в монастыре искать Его большее присутствие) – но одновременно и было страшно измениться безвозвратно, так, что даже и родственники не узнают.
Внутренний мир монастыря встретил нас в виде здоровенного черноволосого монаха, лет 45 – он стоял при дверях, рядом с церковной лавкой, которая была совсем рядом со входом в монастырь. Нас он проводил изучающим взглядом – прищур взгляда был профессиональным, я бы не удивился, если б узнал, что этот монах бывший следак. Нас-то он проводил, потому что нареканий ни к внешнему виду нашему, ни к поведению у него не возникло. А на следующий день я видел, как он выносил из церковной лавки черные прямоугольники отрезы ткани и раздавал моложавым голубоволосым старушенциям, говорящим на немецком наречии, которые высыпали на территорию монастыря из отлитого из черного стекла двуэтажного автобуса, по традиции западных пенсионеров в брюках. Такую же одежку получили и молодые девушки из сопровождения. Время было прохладное, поэтому мужчин в шортах не нашлось среди этой германской братии, но, к слову сказать, мужчин в шортах тоже не пускают, я узнал, что им выдают брюки. Нежелающие облачиться в выданную одежду ограничивают себе осмотр монастыря здесь же, у церковной лавки, представляющей из себя 4 больших ларька с иконами, книгами и модной монастырской утварью.
Когда монах носит кожаный пояс, это символизирует, что его препоясали другие в обет следования истине, а вот когда я вижу такой монашеский пояс с православным крестом на пряжке обтягивающим толстый живот делового мужика, это символизирует, что этот мужик пожертвовал некую сумму на монастырь и приобрел «фанатскую атрибутику». Что ж, и на том ему спасибо.
Увидев этого здоровенного монаха я почувствовал появление внутри души какой-то настороженно-подвывающей нотки, как-то стало казаться не очень по себе, однако отогнать всю эту душевную смуту мне труда не составило.
Так вот, миновав монаха, мы повернули налево и, пройдя через арку входа, вступили в некий грот под Никольским надвратным храмом, выход из которого был распложен в гроте на другой стенке под углом 90 градусов ко входу и вел уже внутрь монастырских построек. Есть такая традиция в русском монастырском строении – строить НАД входом в монастырь храм. Входи в монастырь как в храм, а когда под ним проходишь, остановись на минуту и ощути, что прямо над тобой дом Божий. Довольно обширный грот под Никольским надвратным храмом был уставлен иконами, перед которыми горели лампадки, и поэтому как-то радостно было смотреть из этого полутемного грота на внутреннюю территорию монастыря, освещенную весенним животворящим солнцем. Из этого грота виден почти весь монастырь, так как он расположен в низине, а ворота, разумеется, наверху. Из грота вела булыжная дорожка метра 4 шириной вниз, выложенная умышленно с неким углублением посередине во всю длину дорожки. И когда мне объяснили смысл этого углубления, радостная эйфория от нахождения в столь «благодатном месте» мгновенно улетучилась.
Иван Грозный, страдая от всем известной болезни головы и тела в самое тяжелое время для России – «опричнину», прибыл в 1570 году в монастырь. Монастырь много забот видел от Ивана Грозного, но 20 февраля 1570 года царь находился в отнюдь не благорасположенном настроении к братии монастыря. Причиной этому послужили наветы и оговоры, которыми напитали сознание царя политики того времени. Кто они были? Хлеб историков. Однако царь, не будучи многословным и церемонным просто взял и собственноручно отсек голову настоятелю Корнилию в этом самом месте – в гроте под Никольским храмом. Голова Корнилия катилась по этой самой ложбинке в середине дорожки. Царь Иван Грозный был сокрушительно страшен в гневе и так же безудержен в покаянии. Оно уже ждало его (вспомните «Иван Грозный убивает своего сына» - сам сын уже убит, и отец находится в покаянии над содеянным, в глазах его безысходный ужас, а И. Репин считает, что Иван Грозный все еще убивает своего сына). Царь берет тело убитого игумена и несет в пещерный храм Успения Богородицы. Там же мощи преподобномученика Корнилия находится и поныне, а монахи каждый год совершают крестный ход по этой самой дорожке в день убийства настоятеля, по дорожке, политой кровью, истекшей из главы Корнилия. По этой дорожке и мы вступили в недра самого внутреннего мира монастыря.
Религия - это часть культуры?
Модератор: Miguel
Попал тут в больницу, там пришел в голову афоризм: "Всю жизнь был здоров как бык, попал в морг минуя больницу"
Если интересно, возмущайтесь, иначе чаще не смогу себя обязать появляться.
Уже входя в монастырь, я почувствовал, что какая-то внутренняя, глубокая струнка души напряглась, натянулась и возник маленький заборчик неприятия, пока еще маленький. Когда я спускался из этого грота в недра монастыря (именно спускался, потому что сам монастырь на дне), внутри меня эта струнка просто нестерпимо заныла и вообще не захотелось далее напрягать себя, но это были просто внутренние переживания, а не звоночки к действию и я перешагивал через них просто по ходу событий, но подмечая.
Итак, в каждом, более или менее приличном монастыре, со своей историей, сложившимися традициями, своими святынями и чем-то, о чем я расскажу попозже, существует паломническая служба. Иногда она бывает серьезным звеном монастырской жизни, как, например, на Валааме. Там индустрия туризма переформировалась в службу паломничества, хорошо это или плохо, не могу судить. А где-то паломническая служба вообще незаметна – в Тихвинском монастыре, например. Туда в августе доставили из Штатов Тихвинскую икону Божией Матери, так к ней, и только к ней, постоянный поток паломников, а в части самого монастыря до сих пор действует городской музей. Разумеется, монахи забились себе по братским корпусам, а народ броди где хочешь. Псково-Печерский монастырь абсолютно самодостаточен, и потому для встречи не очень многочисленных паломников сидит в особо киоске отец Максим и принимает всех сам. Если вопрос по приему паломников сложный, идет на совет к настоятелю. Если народ пришел просить помощи у старца, идет к его келейнику. Когда мы обратились к о. Максиму, я понял одно: просто так пожить в монастыре не пролезешь.
Отец Максим отобрал у нас наши документы и скрылся в каких то внутренних дверях незнакомого мне тогда корпуса. К кому он с ними ходил, для меня до сих пор остается загадкой, но вернувшись принес с собой разрешение пожить в монастыре три дня. Далее он созвонился (внутри монастыря имеется своя АТС) с братскими корпусами по вопросу наличия мест и определил старших по званию в нашей группе в братские корпуса. Для меня же нашлось место в специальном доме милосердия, куда монастырь пристраивает на постоянное место жительства немощных стариков, всю жизнь проживших при монастыре, но не принявших на себя подвиг монаха и коротких паломников (коротких значит краткосрочных, в монастыре чаще остаются на 1-10 месяцев). Для длинных паломников, как и для трудников есть специальный дом, он в 30 минутах ходьбы до монастыря. Дом же милосердия находится в 10 минутах ходьбы – очень удобно. Туда то мы и направились с парнишкой лет 25, который тоже приехал на паломничество в монастырь из Самары и ждал распределения от отца Максима тогда, когда мы подошли. Вот тут следует сказать об одной вещи, которая едва ли не стала ключевой во всей моей истории. Дело в том, что о. Максим паспорта-то нам не вернул, и таким образом я остался без документа, удостоверяющего мою личность в погранзоне и без возможности взять билет обратно, получилось что-то вроде one way ticket. Это как то неприятно стукнуло по мозгам в плане ограничения собственной свободы. Но с другой стороны, иначе зачем я приехал в монастырь, если не отдаваться полностью воле Божией и отказаться от своеволия. А свобода – в принципе вещь двоякая. Однако, вот так, без паспортов, мы и почапали с Алексеем до дома милосердия. Ну, находился он ,как я уже сказал в десяти минутах, в скоплении частного сектора. Двухэтажное здание из белого кирпича огражденное двухметровым забором с мощным запором изнутри, имеющее на своей территории пару основательных сараев, грядки, парники, теплицы. Нас, вошедших на территорию, встретила, видимо, как раз местная хозяйка, хотя всем хозяйством официально заведует о. Максим. Хозяйка потребовала от нас квиточек, выданный о. Максимом, конечно он у нас имелся. Поселили нас на первый этаж в комнату, в которой было пять коек, из которых было занято лишь три – мы, да некий старичок примонастырский. От него мы потом узнали нечто интересное про внутреннюю жизнь монастыря. Комната, как комната – металлические кровати, каждому тумбочка, иконостас в углу, санузел без ванны и душа, один ключ на всех, который мы всегда вручали нашему дедушке, он был наиболее недвижимым членом комнатного братства. Получив от хозяйки очень приличное постельное белье и заправив кровати мы с Алексеем двинулись в монастырь. Диалог у нас с ним по дороге не очень получался – он личность довольно самососредоточенная, да и знакомство было пока еще достаточно поверхностное, хотя он был мне чрезвычайно интересен вообще, да и как человек самостоятельно и в одиночку отправившийся из Самары (!) в Печоры.
Мы шли к вечерней службе, которая начинается в Псково-Печерском монастыре в 17.30.
Если интересно, возмущайтесь, иначе чаще не смогу себя обязать появляться.
Уже входя в монастырь, я почувствовал, что какая-то внутренняя, глубокая струнка души напряглась, натянулась и возник маленький заборчик неприятия, пока еще маленький. Когда я спускался из этого грота в недра монастыря (именно спускался, потому что сам монастырь на дне), внутри меня эта струнка просто нестерпимо заныла и вообще не захотелось далее напрягать себя, но это были просто внутренние переживания, а не звоночки к действию и я перешагивал через них просто по ходу событий, но подмечая.
Итак, в каждом, более или менее приличном монастыре, со своей историей, сложившимися традициями, своими святынями и чем-то, о чем я расскажу попозже, существует паломническая служба. Иногда она бывает серьезным звеном монастырской жизни, как, например, на Валааме. Там индустрия туризма переформировалась в службу паломничества, хорошо это или плохо, не могу судить. А где-то паломническая служба вообще незаметна – в Тихвинском монастыре, например. Туда в августе доставили из Штатов Тихвинскую икону Божией Матери, так к ней, и только к ней, постоянный поток паломников, а в части самого монастыря до сих пор действует городской музей. Разумеется, монахи забились себе по братским корпусам, а народ броди где хочешь. Псково-Печерский монастырь абсолютно самодостаточен, и потому для встречи не очень многочисленных паломников сидит в особо киоске отец Максим и принимает всех сам. Если вопрос по приему паломников сложный, идет на совет к настоятелю. Если народ пришел просить помощи у старца, идет к его келейнику. Когда мы обратились к о. Максиму, я понял одно: просто так пожить в монастыре не пролезешь.
Отец Максим отобрал у нас наши документы и скрылся в каких то внутренних дверях незнакомого мне тогда корпуса. К кому он с ними ходил, для меня до сих пор остается загадкой, но вернувшись принес с собой разрешение пожить в монастыре три дня. Далее он созвонился (внутри монастыря имеется своя АТС) с братскими корпусами по вопросу наличия мест и определил старших по званию в нашей группе в братские корпуса. Для меня же нашлось место в специальном доме милосердия, куда монастырь пристраивает на постоянное место жительства немощных стариков, всю жизнь проживших при монастыре, но не принявших на себя подвиг монаха и коротких паломников (коротких значит краткосрочных, в монастыре чаще остаются на 1-10 месяцев). Для длинных паломников, как и для трудников есть специальный дом, он в 30 минутах ходьбы до монастыря. Дом же милосердия находится в 10 минутах ходьбы – очень удобно. Туда то мы и направились с парнишкой лет 25, который тоже приехал на паломничество в монастырь из Самары и ждал распределения от отца Максима тогда, когда мы подошли. Вот тут следует сказать об одной вещи, которая едва ли не стала ключевой во всей моей истории. Дело в том, что о. Максим паспорта-то нам не вернул, и таким образом я остался без документа, удостоверяющего мою личность в погранзоне и без возможности взять билет обратно, получилось что-то вроде one way ticket. Это как то неприятно стукнуло по мозгам в плане ограничения собственной свободы. Но с другой стороны, иначе зачем я приехал в монастырь, если не отдаваться полностью воле Божией и отказаться от своеволия. А свобода – в принципе вещь двоякая. Однако, вот так, без паспортов, мы и почапали с Алексеем до дома милосердия. Ну, находился он ,как я уже сказал в десяти минутах, в скоплении частного сектора. Двухэтажное здание из белого кирпича огражденное двухметровым забором с мощным запором изнутри, имеющее на своей территории пару основательных сараев, грядки, парники, теплицы. Нас, вошедших на территорию, встретила, видимо, как раз местная хозяйка, хотя всем хозяйством официально заведует о. Максим. Хозяйка потребовала от нас квиточек, выданный о. Максимом, конечно он у нас имелся. Поселили нас на первый этаж в комнату, в которой было пять коек, из которых было занято лишь три – мы, да некий старичок примонастырский. От него мы потом узнали нечто интересное про внутреннюю жизнь монастыря. Комната, как комната – металлические кровати, каждому тумбочка, иконостас в углу, санузел без ванны и душа, один ключ на всех, который мы всегда вручали нашему дедушке, он был наиболее недвижимым членом комнатного братства. Получив от хозяйки очень приличное постельное белье и заправив кровати мы с Алексеем двинулись в монастырь. Диалог у нас с ним по дороге не очень получался – он личность довольно самососредоточенная, да и знакомство было пока еще достаточно поверхностное, хотя он был мне чрезвычайно интересен вообще, да и как человек самостоятельно и в одиночку отправившийся из Самары (!) в Печоры.
Мы шли к вечерней службе, которая начинается в Псково-Печерском монастыре в 17.30.
-
Miguel
- Сообщения: 554
- Зарегистрирован: Пт авг 29, 2003 1:19 pm
- Откуда: Kondopoga
- Контактная информация:
оффтоп: у Андреаза был сильнейший недуг, в нашей больнице его чуть не заличили до смерти, хорошо что в г.П - врачи знают своё дело!
Давайте поздравим Андреаза с выздоровлением.
Давайте поздравим Андреаза с выздоровлением.
...и будет потомство твое, как песок земной; и распространишься к морю и к востоку,
и к северу и к полудню, и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные....
и к северу и к полудню, и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные....
Да ладно, "сильнейший недуг": банальная ангина. Просто лечить у нас в городе действительно ничего не умеют, а Петрозаводск в этом смысле меня просто убил, такого профессионализма я никак не ожидал.
Однако, за поздравления искреннее спасибо.
Далее...
Нормальный монастырь начинает жить в 5.30, когда начинается в действующем храме утреннее молитвенное правило монахов. Сбор в Псково-Печерском начинается в 6.00 в храме Сретения (церковно-славянское – встреча), служба длится до 11, но остаются на нее не все, лишь пришедшие в монастырь с города, да певчие из монахов. Днем бывают лишь специальные службы: различные молебны, соборование во время Великого Поста и другие второстепенные. Вечером служба начинается в 17-17.30, которая продолжается до 20.30: на нее-то мы с Алексеем и отправились.
На территории монастыря 4 основных храма, поэтому нам потребовалось некоторое время, чтобы найти Сретенский храм. Кроме него значительными являются храм архангела Михаила (того самого, который возглавил сопротивление Сатане), он является летним и никаким образом не отапливается – в нем службы в холодное время года не проводятся и даже дорожка к этому храму была перекрыта, храм Николая-чудотворца, где службы проводятся вообще редко – он надвратный, и знаменитый пещерный храм Успения Божией Матери, где службы проводятся лишь по воскресеньям и по праздникам.
Найдя Сретенский храм и войдя в него, мы обнаружили его полупустым, монахи не спешили на вечернюю службу, а городской народ еще не подошел, однако уже в 6 часов свободного места в храме практически не оставалось.
Можно много говорить об иконописи любого храма, но в Сретенском Псково-Печерского меня поразила живость и огромность изображения Страшного Суда на западной стенке храма – это принято там изображать Страшный Суд и Ад, но здесь это было уж слишком реально. Подошедшие из города бабули и женщины приносили с собой некоторые странные свертки, в последствии оказавшимися стульчиками рыбаков, на которые они очень грамотно облокачивались во время коленопреклоненных молитв и вообще, использовали по прямому назначению. Было забавно видеть, как во время ответственных глубоких моментов службы они наваливались обширными грудями на эти туристические стульчики с осознанием своей полнейшей немощи просто стоять на коленях.
Заканчивалась служба где-то около 20.30, после чего следовала братская трапеза –ужин для насельников монастыря. Получит доступ во внутренние покои монастырских корпусов не так-то просто, для этого надо быть насельником монастыря, хоть на короткое время. Кроме того надо иметь от отца Максима бумажку с его подписью о допуске на ужин. Нас с Алексеем тормознули сразу при входе в корпус трапезной, некий монах потребовал объяснения, чего мы тут ломимся. Благо отец Максим был совсем рядом и предоставил нам «крышу». С этого момента мы входили во внутреннюю часть монастыря беспрепятственно. Поднявшись на второй этаж мы вышли со всем народом на двери трапезной, где стоял двухметровый рыжий монах со внушительным пузом и огромной связкой ключей на кожаном ремне. Он потребовал объяснения от нас, мы показали ему бумагу от отца Максима, в результате чего были допущены за третий стол из трех к трудникам монастыря.
Однако, за поздравления искреннее спасибо.
Далее...
Нормальный монастырь начинает жить в 5.30, когда начинается в действующем храме утреннее молитвенное правило монахов. Сбор в Псково-Печерском начинается в 6.00 в храме Сретения (церковно-славянское – встреча), служба длится до 11, но остаются на нее не все, лишь пришедшие в монастырь с города, да певчие из монахов. Днем бывают лишь специальные службы: различные молебны, соборование во время Великого Поста и другие второстепенные. Вечером служба начинается в 17-17.30, которая продолжается до 20.30: на нее-то мы с Алексеем и отправились.
На территории монастыря 4 основных храма, поэтому нам потребовалось некоторое время, чтобы найти Сретенский храм. Кроме него значительными являются храм архангела Михаила (того самого, который возглавил сопротивление Сатане), он является летним и никаким образом не отапливается – в нем службы в холодное время года не проводятся и даже дорожка к этому храму была перекрыта, храм Николая-чудотворца, где службы проводятся вообще редко – он надвратный, и знаменитый пещерный храм Успения Божией Матери, где службы проводятся лишь по воскресеньям и по праздникам.
Найдя Сретенский храм и войдя в него, мы обнаружили его полупустым, монахи не спешили на вечернюю службу, а городской народ еще не подошел, однако уже в 6 часов свободного места в храме практически не оставалось.
Можно много говорить об иконописи любого храма, но в Сретенском Псково-Печерского меня поразила живость и огромность изображения Страшного Суда на западной стенке храма – это принято там изображать Страшный Суд и Ад, но здесь это было уж слишком реально. Подошедшие из города бабули и женщины приносили с собой некоторые странные свертки, в последствии оказавшимися стульчиками рыбаков, на которые они очень грамотно облокачивались во время коленопреклоненных молитв и вообще, использовали по прямому назначению. Было забавно видеть, как во время ответственных глубоких моментов службы они наваливались обширными грудями на эти туристические стульчики с осознанием своей полнейшей немощи просто стоять на коленях.
Заканчивалась служба где-то около 20.30, после чего следовала братская трапеза –ужин для насельников монастыря. Получит доступ во внутренние покои монастырских корпусов не так-то просто, для этого надо быть насельником монастыря, хоть на короткое время. Кроме того надо иметь от отца Максима бумажку с его подписью о допуске на ужин. Нас с Алексеем тормознули сразу при входе в корпус трапезной, некий монах потребовал объяснения, чего мы тут ломимся. Благо отец Максим был совсем рядом и предоставил нам «крышу». С этого момента мы входили во внутреннюю часть монастыря беспрепятственно. Поднявшись на второй этаж мы вышли со всем народом на двери трапезной, где стоял двухметровый рыжий монах со внушительным пузом и огромной связкой ключей на кожаном ремне. Он потребовал объяснения от нас, мы показали ему бумагу от отца Максима, в результате чего были допущены за третий стол из трех к трудникам монастыря.
Вышел Парамон, как всегда поутру на снежок, перекрестился, размотал онучи, скинул лапти и поеживаясь припустил вокруг дома. Парамона пронзила внезапная философская мысль: "Интересно, я верую потому что бегаю босиком по снегу, или бегаю потому что верующий?!" Трудно было размышлять на бегу и он решил обдумать этот вопрос сразу после обеда.Су-27 писал(а):
Кстати, раньше на руси много верующих босиком по снегу бегало.
-
Hunt-R
- DJ
- Сообщения: 1363
- Зарегистрирован: Пт ноя 12, 2004 1:38 am
- Откуда: Кондопога
- Контактная информация:
оффтоп: да наши (кондопожские) врачи кого хочешь до смерти залечат. Если лечиться, так обязательно надо в Петрозаводск ехать.Miguel писал(а):оффтоп: у Андреаза был сильнейший недуг, в нашей больнице его чуть не заличили до смерти, хорошо что в г.П - врачи знают своё дело!
Давайте поздравим Андреаза с выздоровлением.
Перечень болезней и соответствующих им грехов можно получить на сайте московской патриархии.Су-27 писал(а):Еще такая тема активно в приходских кругах муссируется - типа все болезни от наших грехов. И чем больше нагрешил, тем дольше болеешь.
Это чего такого нужно сделать с точки зрения церкви, чтобы на месяц в больницу загреметь?
А если серьезно, то болезнь - это несовершенство человеческого организма. А откуда ему быть совершенным, если мы имеем генофонд от Адама и Евы. Они-то, как раз, были совершенны до момента первого грехопадения. Как душа, так и тело их, приобрели первую червоточину, которая затем закрепилась тем, что они скрылись от Бога (от Которого нет смысла скрываться - первое помрачение ума). А разве не только то, что с Богом и может быть совершенно? Кто будет спорить?
Мы уже с рождения заражены болезнью, и экстремум ее - смерть. Вопрос, ответ на который следует из логического продолжения вышесказанного: отчего же тогда мы в жизни имеем еще и другие болезни, такие всякие разные?
Продолжение...
В трапезной монастыря три стола. За первым сидит духовенство, ну, там, священники, местные и приезжие пополам с монахами, за вторым монахи, а за третьим, наконец, и трудники. Интересна прослойка трудников. Если у нас человек считается пропащим, то в тех краях (в смысле, где верующих много, в городах средней полосы России) человека склоняют попробовать жить в монастыре. Частенько случается так, что прежний пьяница и никчемный человечишко становится совершенно полноценным и счастливейшим человеком, причем без всяких логических на то объяснений. Так люди приходят в монастырь за помощью, есть даже специально созданные для этого монастыри, где лечатся пьяницы и наркоманы – очень высокий процент, кстати, оставивших активное использование допингов. Есть трудники и по убеждению, например, человек желает уйти в монастырь, вот приходит и говорит, мол, устройте меня трудником на неопределенный срок, а тот срок становится пожизненным. Или, к примеру, приезжает человек, просит пристроить его на 2 недели, просто поработать во славу Божию – отпуск там у него, или еще какая дырка во времени, а сам и через два месяца не имеет желания уходить из монастыря. Вот такие трудники и сидели за третьим столом. Я, как человек, пришедший в монастырь со стороны, и совершенно не знакомый с внутренними распорядками, и, самое главное настроениями, естественно смущался, и вел себя очень скованно, осматривался вокруг, пытаясь определить манеру поведения в этом обществе. Поэтому и за столом, соответственно, не осмеливался накладывать себе что-то лишнее, или требовать добавки. Зато местные трудники делали это как само собой разумеющееся. Ограничение пищи в количестве, имеющее большой смысл во время Великого Поста, вероятно, их не касалось. Слышал я и насмешки над собой : «Паломник-схимник (схима – высшая степень монашества, ранее на Руси схиму принимали при отходе к смерти». Как потом оказалось, так склонны вести себя все вновь прибывшие паломники.
Что было на столе? Конечно же каша, был хлеб, испеченный в монастыре и который монастырь кроме того сдает в магазины, и там можно купить настоящий монастырский хлеб. Были горчица, хрен, а самое главное – на столе всегда было неограниченное количество душистого меда. На одном из склонов монастыря, прямо внутри, разбита огромная пасека. И, видимо, это не единственная пасека монастыря, потому что меда было всегда очень много и трудники без смущения добирали остатки с собой в банки. Пасека, которая в монастыре, смотрится невероятно живописно, позже, когда я там оказался и увидел эту массу ульев, разбросанных в пахучем яблонево-грушевом саду, услышал деловое гудение пчел в цветках и седобородого монаха, прохаживающегося между ульев меня охватило чувство глубокой мирности, и я понял, что ни в каком другом месте я больше не смогу ощутить такого состояния душевной тишины, которое наступило здесь, при виде этой пасеки.
Однако, трапеза. Начинается она, естественно, с молитвы. На стене три окна и между первым и вторым повешены огромные иконы Спасителя, а по бокам Богородицы и Николая – чудотворца. Размер икон в человеческий рост. Взгляды с икон внушительны. Во время трапезы один из монахов читает какие-либо поучительные случаи из жизнеописания святого, празднуемого в этот день. Сначала кажется неприличным, есть, когда человек читает, старается. Однако видишь, что все вокруг молча наворачивают, что только держись, потихоньку и сам привыкаешь к этому мерному чтению. Позже я заметил, что во время такого чтения, если вслушиваться в то , что читают, достигаются этим две цели: во-первых, ты действительно больше узнаешь полезной информации, а ,во-вторых, не замечаешь, как ешь – внимание уходит с самого процесса еды. Так в монастыре преследуют грех объедения и ГОРТАНОБЕСИЯ (наслаждение вкусом пищи во рту).
И снова, здравствуйте! Рад всех снова узреть на форуме!
Долго я отсутствовал - ездил в Коломну. Прекрасный город средней полосы России, который стоит того, чтобы о нем тоже подробно рассказать! Однако же, учитывая посещаемость ветки, ощущаю себя обязанным продолжить начатое.
Этот самый монах ест после всех, и это не наказание, а данное ему послушание, на другой день читает это уже другой монах. Когда я сидел за столом, я заметил особенное молчание за столом монахов, и, напротив прямо-таки назойливую разговорчивость за своим столом. Наконец случилось то, что тот самый рыжий монах, который стоял при вратах трапезной подошел к самому активному болтуну, пригрозив его выставить, поихоньку. По реакции того болтуна я понял, что угроза не шуточная, и подобные прецеденты, видимо, были. Самое интересное, что после того, как тот монах отошел, болтун этот шкодливо-школьнически стал подшучивать над ним.
Должен заметить, что иногда мне мешает моя излишняя дотошная наблюдательность, которая вскрывает скрытые эмоции, пробегающие на лицах людей и не позволят адекватно с ними коммуникатировать. Зато если не коммуникатировать, то наблюдать помогает в полном спектре.
Так и в данный момент я заметил читаемую на лице монаха и во всем его поведении мысль – «человек не ведает, что творит, и он мне никто, и я ему никто, и порядок должен быть» - самое интересное, что не замечалось обычного человеческого раздражения; напротив на лице трудника читалось: «знаю, знаю я тебя бородатый, подойдешь и отойдешь, главное, чтоб не выставил, чтоб голодным не остаться». Мне очень странно было видеть подобные отношении в монастыре, где, казалось бы все должно быть степенно-упорядоченно, но я почувствовал тогда, видя такие отношения некоторую живость, движение внутри монастыря, нестатичность.
Трапеза прошла очень быстро – монахи не любят засиживаться за столом. Внезапно встала группа за первым столом и стала читать благодарственные молитвы («…благодарим Тя Христе Боже наш, яко насытил нас еси земных Твоих благ, не лиши нас и Небесного Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси Спасе и мир даяй им, приди к нам и спаси нас…»). А если ты затормозил, то не доедаешь, а встаешь и уходишь. Я в первый день затормозил, поэтому у меня после первого был компот и alles. После вечерней трапезы тот самый монах читает вечерние молитвы. Благочестивые монахи остаются на их слушание, как и благочестивые трудники, а иные уповают на их самостоятельное прочтение на ночь, или же на их необязательность. Именно в тот самый момент закрываются врата в монастырь, то есть чисто по олыту предполагается, что редкие немонастырские жители остаются на подобную молитву. Я с Алексеем остался, остались и еще несколько человек. В результате нам сказали,что внешние врата монастыря заперты, и надо выходить через внутренние, хозяйственные. Для этого надо было пройти внутренним корпусом монастыря. Так я первый раз познакомился с внутренними постройками. Бросилась в глаза одна надпись: «Амбулатория», которую заметил вверху, на подъеме в гору по лестнице. Из монастыря нас выпустил монах при вратах с некоторым ворчанием, но видно, что не недовольным. Из хозяйственных врат ведет крутая тропинка прямо к туристической площадке – об этой тропинке я уже упоминал раньше. Когда я по ней взобрался к этой площадке, уловил в себе ощущение, что я уже не турист в монастыре, а некто приближенный, а те самые отталкивающе-настороженные мысли отошли куда-то в глубину души, но насовсем не покинули.
Фантастическое время – ночь. Ночью открываются многие тайны. Ночью ты получаешь откровения, которые в свете дня теряют свою таинственность и истинность, однако не перестают быть особенными. Ночью люди больше доверяют друг другу и просто доверяют. Ночью ты более откровенен, потому и разговор ночной открыт между собеседниками неоправданно и излишне, но приятно излишне. Вот и путь этот между монастырем и домом милосердия был заполнен у нас с Алексеем очень плотными искренним разговором. Иногда кажется, что часть жизни бы отдал за такой разговор, потому что в течение его получаешь часть души другого человека, но всегда в обмен на часть души своей. Чисто информативно я узнал, что он хозяин одной из стоматологий Самары, бывший наркоман, ищущий спасения в вере и нашедший его. В Псково-Печерский монастырь он приехал из Святогорского монастыря, что на родине Пушкина. Там он пробыл неделю и приехал сюда на две – так он проводит свой отпуск.
Долго я отсутствовал - ездил в Коломну. Прекрасный город средней полосы России, который стоит того, чтобы о нем тоже подробно рассказать! Однако же, учитывая посещаемость ветки, ощущаю себя обязанным продолжить начатое.
Этот самый монах ест после всех, и это не наказание, а данное ему послушание, на другой день читает это уже другой монах. Когда я сидел за столом, я заметил особенное молчание за столом монахов, и, напротив прямо-таки назойливую разговорчивость за своим столом. Наконец случилось то, что тот самый рыжий монах, который стоял при вратах трапезной подошел к самому активному болтуну, пригрозив его выставить, поихоньку. По реакции того болтуна я понял, что угроза не шуточная, и подобные прецеденты, видимо, были. Самое интересное, что после того, как тот монах отошел, болтун этот шкодливо-школьнически стал подшучивать над ним.
Должен заметить, что иногда мне мешает моя излишняя дотошная наблюдательность, которая вскрывает скрытые эмоции, пробегающие на лицах людей и не позволят адекватно с ними коммуникатировать. Зато если не коммуникатировать, то наблюдать помогает в полном спектре.
Так и в данный момент я заметил читаемую на лице монаха и во всем его поведении мысль – «человек не ведает, что творит, и он мне никто, и я ему никто, и порядок должен быть» - самое интересное, что не замечалось обычного человеческого раздражения; напротив на лице трудника читалось: «знаю, знаю я тебя бородатый, подойдешь и отойдешь, главное, чтоб не выставил, чтоб голодным не остаться». Мне очень странно было видеть подобные отношении в монастыре, где, казалось бы все должно быть степенно-упорядоченно, но я почувствовал тогда, видя такие отношения некоторую живость, движение внутри монастыря, нестатичность.
Трапеза прошла очень быстро – монахи не любят засиживаться за столом. Внезапно встала группа за первым столом и стала читать благодарственные молитвы («…благодарим Тя Христе Боже наш, яко насытил нас еси земных Твоих благ, не лиши нас и Небесного Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси Спасе и мир даяй им, приди к нам и спаси нас…»). А если ты затормозил, то не доедаешь, а встаешь и уходишь. Я в первый день затормозил, поэтому у меня после первого был компот и alles. После вечерней трапезы тот самый монах читает вечерние молитвы. Благочестивые монахи остаются на их слушание, как и благочестивые трудники, а иные уповают на их самостоятельное прочтение на ночь, или же на их необязательность. Именно в тот самый момент закрываются врата в монастырь, то есть чисто по олыту предполагается, что редкие немонастырские жители остаются на подобную молитву. Я с Алексеем остался, остались и еще несколько человек. В результате нам сказали,что внешние врата монастыря заперты, и надо выходить через внутренние, хозяйственные. Для этого надо было пройти внутренним корпусом монастыря. Так я первый раз познакомился с внутренними постройками. Бросилась в глаза одна надпись: «Амбулатория», которую заметил вверху, на подъеме в гору по лестнице. Из монастыря нас выпустил монах при вратах с некоторым ворчанием, но видно, что не недовольным. Из хозяйственных врат ведет крутая тропинка прямо к туристической площадке – об этой тропинке я уже упоминал раньше. Когда я по ней взобрался к этой площадке, уловил в себе ощущение, что я уже не турист в монастыре, а некто приближенный, а те самые отталкивающе-настороженные мысли отошли куда-то в глубину души, но насовсем не покинули.
Фантастическое время – ночь. Ночью открываются многие тайны. Ночью ты получаешь откровения, которые в свете дня теряют свою таинственность и истинность, однако не перестают быть особенными. Ночью люди больше доверяют друг другу и просто доверяют. Ночью ты более откровенен, потому и разговор ночной открыт между собеседниками неоправданно и излишне, но приятно излишне. Вот и путь этот между монастырем и домом милосердия был заполнен у нас с Алексеем очень плотными искренним разговором. Иногда кажется, что часть жизни бы отдал за такой разговор, потому что в течение его получаешь часть души другого человека, но всегда в обмен на часть души своей. Чисто информативно я узнал, что он хозяин одной из стоматологий Самары, бывший наркоман, ищущий спасения в вере и нашедший его. В Псково-Печерский монастырь он приехал из Святогорского монастыря, что на родине Пушкина. Там он пробыл неделю и приехал сюда на две – так он проводит свой отпуск.
Вообщем полный флуд...Как я уже тут упоминал, монастыри к паломникам в России относятся по-разному (именно монастыри, т.е. устав монастыря, а не сами монахи). Как бы, три основных категории – первые как проходной двор, чаще всего это вновь восстановленные обители, имеющие какую-либо святыню у себя, и на ней и держащиеся. В таких монастырях монахи привыкли к гостям и паломникам, обязанностей у паломников практически никаких нет и ограничений в передвижении по территории монастыря тоже практически нет, лишь бы паломники в братские корпуса не перлись. Лучший пример – Тихвинский монастырь в Тихвине, куда год назад из Штатов вернули икону Тихвинской Божией Матери или Соловки. Такие монастыри очень сильно отдают туристическим центром. Другие монастыри - это духовные центры, какими всегда была Александро-Невская лавра или Троице-Сергиева лавра. Это просто в принципе открытые представительские монастыри, имеющие у себя и святыни и учебные заведения. И, наконец, третий тип – тихие скромные обители, держащиеся исключительно на молитве монахов или монахинь. Ездить в эти монастыри особенно незачем, если ты человек неверующий и к духовному оживлению по жизни не тяготеешь. В них самый серьезный устав в отношении паломников и самое жесткое ограничение их свободы в перемещении по территории и распоряжении временем, если ты селишься в монастыре.
Так вот, Псково-Печерский монастырь и есть один из таких монастырей, где очень жесткий устав. Когда о. Максим устраивал наше местопоселение, он нам выдал такую фразу: «Каждое утро надо подойти на утреннее правило к 6.30, потом ко мне за работой в 9.00, обед у нас в 12, а на ужине вы уже были, знаете куда и когда приходить, только надо подойти на вечернее богослужение к 17.30». И все это было сказано устало –доброжелательным тоном, не предполагающим возражений, хотя, какие могли быть возражения. Но, пардон, я то не работать туда ехал, я то собирался просто монастырь осматривать. Да и одежа у меня была с собой взята не для работы. Тогда мне это мягкое сворачивание в бараний рог жутко не понравилось. Я взбрыкнул внутри себя, но…смирился, …пока.
Вставать утром пришлось в 5.50: 10 минут на сборы, да 20-30 минут на ходьбу, к 6.30 как раз в монастыре. В такую рань на улицах ни души, темнота и теплый запах весны в тишине. Разговаривать не хотелось – жутко хотелось спать. По поверхности мозга спрутом ползали мысли: «Ну зачем ты сюда приехал, спал бы сейчас дома себе, а сейчас неизвестно еще куда тебя заарканят». Когда входил в открытые врата монастыря так сдавило ограничение свободы, навязанное мне монастырем, так заворочалось во мне противление этой Чужой Воле, что закравшиеся при первом моем вхождении ощущения «чего-то не того» разродились и вылупились в голову установкой: «дождусь 9 часов, пойду возьму билет и тикать». Все мы, бывает, в жизни совершаем какие-то необдуманные поступки. Чаще всего во время какой-то горячности, когда мысль скачет лишь в ей ведомых направлениях, и мы лишь потом понимаем, что не уследили за мыслью – погорячились на эмоциях. И я тут не исключение. Но когда я и по сей день пытаюсь анализировать ту свою мысль, я вижу, что тогда никакой горячности не было. А было какое-то неприятное потемнение сознания, холодное желание убежать. Когда к вам приходят гости, а у вас в какой-то комнате бардак, вы быстренько закрываете в нее двери, иногда даже без объяснений. Кстати, до гостей бардак в комнате вас не очень-то тревожил. Вот и в моей душе был бардак, который до моего приезда в монастырь не очень-то меня тревожил, скорее я его даже и не видел, а здесь собираются залезть ко мне в душу и включить там свет, чтобы навести порядок – такие ощущения меня и загнали в эту тупиковую мысль. А ведь никто ко мне не лез с разговорами: «Иди, там, на исповедь, или давай, там, поговорим для начала, что ты за птица». Мне в монастыре достаточно было лишь ограничить свободу и встроить меня в монастырские правила, чтоб начались какие-то изменения в душевной природе
Так вот, Псково-Печерский монастырь и есть один из таких монастырей, где очень жесткий устав. Когда о. Максим устраивал наше местопоселение, он нам выдал такую фразу: «Каждое утро надо подойти на утреннее правило к 6.30, потом ко мне за работой в 9.00, обед у нас в 12, а на ужине вы уже были, знаете куда и когда приходить, только надо подойти на вечернее богослужение к 17.30». И все это было сказано устало –доброжелательным тоном, не предполагающим возражений, хотя, какие могли быть возражения. Но, пардон, я то не работать туда ехал, я то собирался просто монастырь осматривать. Да и одежа у меня была с собой взята не для работы. Тогда мне это мягкое сворачивание в бараний рог жутко не понравилось. Я взбрыкнул внутри себя, но…смирился, …пока.
Вставать утром пришлось в 5.50: 10 минут на сборы, да 20-30 минут на ходьбу, к 6.30 как раз в монастыре. В такую рань на улицах ни души, темнота и теплый запах весны в тишине. Разговаривать не хотелось – жутко хотелось спать. По поверхности мозга спрутом ползали мысли: «Ну зачем ты сюда приехал, спал бы сейчас дома себе, а сейчас неизвестно еще куда тебя заарканят». Когда входил в открытые врата монастыря так сдавило ограничение свободы, навязанное мне монастырем, так заворочалось во мне противление этой Чужой Воле, что закравшиеся при первом моем вхождении ощущения «чего-то не того» разродились и вылупились в голову установкой: «дождусь 9 часов, пойду возьму билет и тикать». Все мы, бывает, в жизни совершаем какие-то необдуманные поступки. Чаще всего во время какой-то горячности, когда мысль скачет лишь в ей ведомых направлениях, и мы лишь потом понимаем, что не уследили за мыслью – погорячились на эмоциях. И я тут не исключение. Но когда я и по сей день пытаюсь анализировать ту свою мысль, я вижу, что тогда никакой горячности не было. А было какое-то неприятное потемнение сознания, холодное желание убежать. Когда к вам приходят гости, а у вас в какой-то комнате бардак, вы быстренько закрываете в нее двери, иногда даже без объяснений. Кстати, до гостей бардак в комнате вас не очень-то тревожил. Вот и в моей душе был бардак, который до моего приезда в монастырь не очень-то меня тревожил, скорее я его даже и не видел, а здесь собираются залезть ко мне в душу и включить там свет, чтобы навести порядок – такие ощущения меня и загнали в эту тупиковую мысль. А ведь никто ко мне не лез с разговорами: «Иди, там, на исповедь, или давай, там, поговорим для начала, что ты за птица». Мне в монастыре достаточно было лишь ограничить свободу и встроить меня в монастырские правила, чтоб начались какие-то изменения в душевной природе
Скорее не сменилась, а изменилась.Су-27 писал(а):Ошибочка вышла. Власть сменилась?Су-27 писал(а): Дедушка Ленин на площади никогда не будет смотреть в сторону строящегося храма, будь он православный или католический. Ему все одно - опиум для народа
Продолжаю...
На начало утренней службы приходят все, кто имеет отношение к монастырю изнутри, т.е. монахи и трудники, а прихожане приходят позже – к 8, к 9 часам. Утром читается утреннее молитвенное правило, обязательное для любого верующего, поэтому на это правило приходят все. Кстати, правило имеет тут несколько другой смысл. Мы привыкли, что правило несет в себе значение «условие правильност», поведения, там, или действий. Здесь же правило назначено для выправления дня с его начала. Чтобы христианин прожил день в согласии с Богом ему необходимо с утреннего правила задать себе определенный духовный тон.
После утреннего правила часть монахов и все трудники разбредаются по своим работам. Интересно, что у Псково-Печерского монастыря неплохая страничка в сети, и ведь кто-то из монахов занимается этим, в этом заключается его труд в монастыре. К 9 часам заканчиваются обычные дневные богослужения и кто не остается на литургию, все идут на завтрак. О. Максим нам велит подойти после завтрака к нему в будку за работой, а пропускает нас на завтрак уже сам. Завтрак прост – каша, опять же с обильным количеством меда, чай. Но после завтрака, так получилось, мы не пошли на встречу, а, следовательно разнарядку к о. Максиму, остались с нашим предводителем. С одной стороны было любопытно углубиться во внутреннюю жизнь монастыря и, самое интересное посмотреть, что происходит в кельях, в кухне и в других местах. Но с другой стороны в монастыре есть места, куда обычные, дневные дела монахов не приводят.
Поэтому ослушавшись о. Максима мы отправились с нашим предводителем в святая святых монастыря – пещеры. Чем славна Киево-Печерская лавра? Тем, что в пещерах уединились христиане и организовали там монастырь. Они возносили молитву Богу в тех пещерах сотни лет. Намоленность тех пещер мы чувствуем, когда оказываемся в них. И для этого не надо выслушивать лекцию экскурсовода, чтобы что-то почувствовать. Для этого надо просто внутренне замолчать и побыть самому с собой наедине, честно, без своего собственного пафоса. Странность ощущений внутреннего характера в таких местах приходит очень скоро. Некоторых отпугивает, некоторых привлекает, а иные честно анализируют себя изнутри и не узнают себя. Таковы и пещеры Псково-Печерского монастыря. Но разница у них с Киево-Печерской лаврой в том, что в них молитва не прекращалась ни на один день. Даже на время Великой Отечественной монахи прятались в пещерах и прятали там советских партизан, прятали и молились. Самый древний алтарь, а значит самый древний храм монастыря находится в 15 минутах ходьбы внутрь пещер, в конце одного из пяти ходов. Чтобы войти в пещеру необходимо прийти во время после литургии, когда естественно посещение святынь. Пещера предваряется двумя гротами, в которых были упокоены тела м. Вассы и о. Корнилия. Грот, где упокоено тело м. Вассы открыт, и ко гробу можно подойти и приложиться. В гроте о. Корнилия видны какие-то кандалы, смысл которых мне стал понятен лишь позже. В саму пещеру ведет приземистая окованная металлическим полосами дверь, которая открывается очень тяжело.
Надо сказать сразу, что это посещение наше пещеры было очень кратковременное, т.к. наш предводитель бывал здесь неоднократно и воспринимал пещеру как местное место достопримечательности, поэтому пробежал ее очень быстро. Я же вынужден сделать некоторое отступление от своего повествования, чтобы в полноте изложить повествоваемое.